История часто бывает несправедлива – сохраняя созданное, она стирает имя создателя. Особенно это заметно в речи. Мы постоянно употребляем множество устойчивых выражений, не замечая этого, не задумываясь о том человеке, который первым сказал эти слова. Одно из таких имен – Аполлон Григорьев.

Именно тот человек, который придумал слова и выражения «допотопный», «мертворожденное произведение», «цвет и запах эпохи», «цветная истина», именно тот, кто первым написал «Пушкин – наше все», именно тот, кто сочинил «Цыганскую венгерку», мелодия которой для каждого – символ цыганской музыки.

И жизнь его, как вертикальный маятник, постоянно качалась от высокого к низкому, от святых чувств к безбожным, от крика до обессиленного шепота. Я.П.Полонский в письме к А.Н.Островскому вспоминал: «Я знал Григорьева как идеально благонравного и послушного мальчика, в студенческой форме, боявшегося вернуться домой позднее 9 часов вечера, и знал его как забулдыгу. Помню Григорьева, проповедующего поклонение русскому кнуту – и поющего со студентами песню, им положенную на музыку: «Долго нас помещики душили, становые били!..» Помню его не верующим ни в бога, ни в чорта – и в церкви на коленях молящегося до кровавого пота. Помню его как скептика и как мистика, помню его своим другом и своим врагом… Григорьев как личность, право, достоин кисти великого художника. К тому же это был чисто русский по своей природе – какой-то стихийный мыслитель, невозможный ни в одном западном государстве».

Биография Аполлона Григорьева также достойна экранизации.

16 (28) июля 1822 года в Москве близ Страстного монастыря у мещанки Татьяны Андреевны (ее девичья фамилия неизвестна) родился сын Аполлон. Замуж за отца ребенка дворянина Александра Ивановича Григорьева она вышла спустя полгода после рождения сына. Эти полгода Аполлон провел в Императорском Московском воспитательном доме. Вероятно, причина в этом – незаконное рождение ребенка. В случае если рожала незамужняя крепостная женщина, ребенка также записывали в крепостное состояние. В Воспитательном доме ребенок автоматически становился мещанином. В январе 1823 года Александр Иванович официально женится на Татьяне Андреевне, и они забирают своего сына домой. После у них рождаются еще двое детей: сын Николай и дочь Мария, но они прожили совсем немного, и сын Аполлон оказался единственным сыном своих родителей.
Как пишет исследователь творчества А.А.Григорьева, историк Б.Ф.Егоров, «жизнь родителей шла почти в обломовском духе, если не считать службы Александра Ивановича и потому необходимости приноравливаться к часам». В начале восьмого вставал он асам, затем и Татьяна Андреевна. Повар Иван ставил самовар, горничная Лукерья шла одевать Полошеньку («вот уж где была чистая обломовщина: мальчика одевали до тринадцатилетнего возраста»; мать сама причесывала ему волосы – она делала это и когда Аполлон уже учился в университете). Позже Аполлон вставал раньше родителей и будил их игрой на рояле. Затем всей семьей пили чай, и Аполлону отец наливал огромную чашку с огромным количеством сахара.

В шесть лет мальчику нанимают домашнего учителя, затем – гувернера француза. В 16 лет Аполлон поступает слушателем юридического факультета Московского университета.
Студенты того времени делились на три категории. Во-первых, это были своекоштные студенты, из дворянского и духовного сословия, которые жили дома на средства родственников. Во-вторых, казеннокоштные студенты, принадлежавшие к привилегированным сословиям, содержавшиеся за казенный счет (жилье, одежда, питание). И – слушатели, студенты из податных сословий. Григорьев как мещанин был слушателем.

Уже на первом курсе он его талант был замечен преподавателями. Некоторые даже сомневались в авторстве его работ. К их числу относился попечитель университета граф С.Г.Строганов. Он вызвал к себе Григорьева и начал говорить с ним по-французски (работа. Вызвавшая сомнения Строганова, была написана по-французски). Побеседовав со студентом, он убедился в его знаниях, но закончил беседу удивительной фразой: «Вы заставляете слишком много говорить о себе, вам надо стушеваться».

В первый студенческий год Григорьев знакомится с Афанасием Фетом, начинающим поэтом, своим ровесником. Фет часто бывает в доме у Григорьевых, и через некоторое время родители Аполлона предлагают ему пожить у них. Впрочем, характеры у них, несмотря на общее увлечение поэзией, были совершенно разные: Аполлон усердно учился, Фет, занятый только сочинением стихов, прогуливал занятия и учился, в основном, перед экзаменами. Поэтому и университет он закончил на два года позже Григорьева. (Сохранилась легенда, что всю жизнь, если ему случалось проезжать мимо университета, Фет открывал окно кареты и плевал в сторону здания.)

В результате интереса Григорьева и Фета к поэзии в доме Григорьевых стали собираться поэтический и философский студенческие кружки.

Окончив университет, Григорьев получает звание кандидата, освобождается от податной зависимости и переходит в дворянское сословие. Ему сразу же предлагают место библиотекаря при университете. Через некоторое время он становится секретарем университетского Совета. Тогда же, в 1843 году, в журнале «Москвитянин» появляются его первые стихи. Затем – чиновничья и литературная служба в Петербурге. В 1846 году выходит его первая книга – «Стихотворения Аполлона Григорьева». Через год он возвращается в Москву, сотрудничает в газете «Московский городской листок», знакомится с А.Н.Островским, женится на Лидии Федоровне Корш. Брак несчастливый, это всего лишь отзвук страстной любви Григорьева к сестре Лилии, Антонине. Лидия же, в отличие от сестры, не была начитана и образована, не была ни умна, ни красива, слегка косила и заикалась. Самую нелестную оценку дал ей в своих воспоминаниях С.М.Соловьев: «…хуже всех сестер – глупа, с претензиями и заика».

В 1850 году Григорьев преподает законоведение в Воспитательном доме, где знакомится с надзирателем и учителем французского языка Яковом Ивановичем Визардом. Яков Иванович окончил швейцарский университет с дипломом учителя математики. Однако в России гораздо больше требовались учителя французского, и он меняет профессию.
У Визарда было четверо детей: двое сыновей, Владимир и Дмитрий, и две дочери, Леонида и Евгения. В их доме на Ордынке время от времени устраивались вечера, куда однажды был приглашен и Аполлон Григорьев. Здесь он знакомится со всей семьей своего коллеги. Проходит немного времени, и Григорьев без памяти влюбляется в шестнадцатилетнюю Леониду Визард – самую сильную любовь своей жизни. Благодаря ей Григорьев создает вершину своего поэтического творчества – цикл стихотворений «Борьба».

Цикл начинается убежденным «Я ее не люблю, не люблю… (1853, 1857) и заканчивается строками: «…И знал, что светишь ты из-за туманной дали/Звездой таинственною мне!» (1857). Начинается с отрицания и заканчивается утверждением. Негативные обороты довольно часто встречаются у Григорьева: «Нет, за тебя молиться я не мог…», «Ничем, ничем в душе моей\Заветной веры ты не сгубишь…», «Нет, никогда печальной тайны…», «Нет, нет – наш путь иной…», «Нет, не тебе идти со мной…». Первое стихотворение цикла считается навеянным стихотворением А.Мицкевича «Сомнение» («Niepewno`s`c»).

В переводе А.Эппеля стихотворение Мицкевича начинается так:

Тебя не видя – в муках не терзаюсь,
При встрече – не краснею, не теряюсь;
Но если друг от друга мы далеко –
И грустно мне, и очень одиноко,
И не могу я разрешить секрета:
Любовь ли это? Дружество ли это?

Совершенно иная интонация, страстная, плотью от любовного бреда – у Григорьева:

Я ее не люблю, не люблю…
Это – сила привычки случайной!
Но зачем же с тревогою тайной
На нее я смотрю, ее речи ловлю?

Евгения Яковлевна Визард в начале ХХ века вспоминала о своей сестре: «Старшая сестра Леонида была замечательно изящна, хорошенькая, очень умна, талантлива, превосходная музыкантша. Не удивительно, что Григорьев увлекся ей, но удивительно, что он и не старался скрывать своего обожанья… ум у нее был очень живой, но характер очень сдержанный и осторожный. Григорьев часто с досадой называл ее «пуританкой». Противуположностей в ней было масса, даже в наружности. Прекрасные, густейшие, даже с синеватым отливом, как у цыганки, волосы и голубые большие прекрасные глаза… С ее стороны не было взаимности никакой».

Цикл построен таким образом, что каждое стихотворение и продолжает тему, начатую в первом стихотворении – попытку отказа от любви, отталкивание и привлечение, бегство от возлюбленной и невозможность оторваться от нее взглядом, - и является контрастным по отношению к предыдущему. В рукописи Григорьев дал своему циклу подзаголовок, в печатный текст не попавший: «Лирический роман».

Второе стихотворение начинается тихо и печально:

Я измучен, истерзан тоскою…
Но тебе, ангел мой, не скажу
Никогда, никогда, отчего я,
Как помешанный, днями брожу.

В первом стихотворении возлюбленная поэта – «тихая девочка». Во втором – «ангел мой». И далее образ развивается так: «ребенок чистый и прекрасный» - «»Евы лукавой лукавая дочь» - «ангел мой земной» - «дитя» - «мой светлый серафим» - «моя святая» - «мой ангел света» - «»светлое виденье» - «милый друг» - «ребенок». Цвет, символизирующий юность и нежность его любимой – розовый: «Вся розово-светла, мелькнет она во мгле» - «Как же ты хороша, освещенная утра зарей».

В третьем стихотворении Григорьев обращается к возлюбленной на «вы». В мучениях, тоске и отрицании – на «ты», в признании «Я вас люблю… что делать – виноват!..» он снова выбирает форму отдаления. Вслед за Лермонтовым Григорьев развивает тему счастливого страдания. С печальными, безнадежными чувствами он на «ты». И тема счастливого горя (форма оксюморона вообще свойственна Григорьева – в поэзии, в публицистике и в жизни) проявляется у него резче, чем у Лермонтова, она боле определенна и закончена.

Последнюю строфу можно назвать потоком страстного сознания:

Не дай вам Бог, дитя мое, узнать,
Как тяжело любить такой любовью,
Рыдать без слов, метаться, ощущать,
Что кровь свинцом расплавленным, не кровью,
Бежит по жилам, рваться, проклинать,
Терзаться ночи, дни считать тревожно,
Бояться встреч и ждать их, жадно ждать
……………………
Над пропастью бездонною стоять
И чувствовать, что надо погибать,
И знать, что бегство больше невозможно.

В четвертом стихотворении впервые появляется понятие рока: «И снова бессонная, длинная ночь, -\Душа поняла роковой приговор».

Григорьев продолжает часто посещать дом Визардов. Со временем он становится своеобразным интеллектуальным центром их вечеров. И.М.Сеченов вспоминает о нем: «Змеем-искусителем для Дм.Визарда и меня был Аполлон Григорьев. Добрый, умный и простой в сущности человек, несмотря на некоторую театральную замашку мефистофельствовать, с несравненно большим литературным образованием, чем мы, студенты, живой и увлекающийся в спорах, он вносил в воскресные вечера Визардов много оживления своей нервной, бойкой речью и не мог не нравиться нам, тем более что будучи много старше нас летами, держал себя с нами по-товарищески, без всяких притязаний».

В стихотворении «Опять, как бывало, бессонная ночь!» Григорьев впервые говорит о борьбе – в одном из значений этого многозначного слова:

Мне раз изменила лишь нервная дрожь,
Когда я в ответ на холодный вопрос,
На взгляд, где сверкал мне крещенский мороз, -
Борьба – так борьба – думал грустно, - ну что ж!
И ты тоже Евы лукавая дочь…

Пятое стихотворение «О! кто бы ни был ты, в борьбе ли муж созрелый…» представляет собой вольный перевод стихотворения из книги Виктора Гюго «Осенние листья» («Les Feuilles d`automne»). Эпиграф к стихотворению – «О, кем бы вы ни были, молодыми или старыми, богатыми или мудрыми…» - цитата из Гюго.

Не чувствовал порой, что за нее ты рад,
За эту девочку, готовую смеяться
При виде жгучих слез иль мук твоих немых,
Колесования мученьям подвергаться, -
Ты не любил еще, ты страсти не постиг.

На вечерах у Визардов часто ставили домашние спектакли. По инициативе Григорьева было поставлено «Горе от ума», где сам Григорьев играл Фамусова, а Леонида Визард – Лизу (Софью играла Лидия Федоровна Григорьева). Готовилась также постановка «Маскарада», в котором Григорьев должен был играть Арбенина, а Леонида – Нину.
В шестом стихотворении Григорьев пытается оправдать невозможность взаимной любви. Называя возлюбленную «светлым серафимом», он в то же время пишет о себе: «Я веком развращен, сам внутренне развратен;\На сердце у меня глубоких много ран\И несмываемых на жизни много пятен…» Здесь впервые появляется дантовская интонация – возлюбленная принадлежит другому миру, райскому, куда нет входа для такого, как герой. Он возводит героиню в ангельский чин – и одежды ее тем более белы, что перед этим Григорьев назвал ее лукавой дочерью Евы. И позднее, в десятом стихотворении цикла («Прощай, прощай! О, если б знала ты…») проявляется та же дантовская интонация: «Я был с тобою свят, моя святая», а также в двенадцатом, «предкульминационном»: «Мой ангел света! Пусть перед тобою/Стихает все, что в сердце накипит…»

Контрастность – и в последних строках стихотворения:

И несмываемых на жизни много пятен… (счастье невозможно)
Пускай могла б их смыть одна слеза твоя, - (надежда на возрождение – в милосердии возлюбленной-ангела)
Ее не принял бы правдивый судия! (надежда разрушена справедливым отношением к себе)

Седьмое стихотворение «Доброй ночи!.. Пора!...» (1843, 1857) - навеяно сонетом Адама Мицкевича «Спокойной ночи» («Dobrano`c»):

Спокойной ночи! Спи! Я расстаюсь с тобой.
Пусть ангелы тебе навеют сновиденье,
Спокойной ночи! Спи! Да обретешь забвенье!
И сердцу скорбному желанный дашь покой.

И пусть от каждого мгновения со мной
Тебе запомнится хоть слово, хоть движенье,
Чтоб, за чертой черту, в своем воображенье,
Меня ты вызвала из темноты ночной!

Спокойной ночи! Дай в глаза твои взглянуть,
В твое лицо… Нельзя? Ты слуг позвать готова?
………………………………
Ты дверь захлопнула… спокойной ночи снова!
Сто раз шепну я: «Спи», чтоб не могла уснуть.

Игривое, легкомысленное, ироничное настроение Мицкевича у Григорьева приобретает совершенно иные черты – бережной, тихой, благословляющей любви:

Доброй ночи!.. Пора!
Видишь: утра роса небывалая там
Раскидала вдали озера…
И холмы поднялись островами по тем озерам.

Доброй ночи!.. Пора!
Посмотри: зажигается яркой каймой
На востоке рассвета заря…
Как же ты хороша, освещенная утра зарей!

Доброй ночи!.. Пора!
Слышишь утренний звон с колоколен церквей;
Тени ночи спешат до утра,
До урочного часа вернуться в жилище теней…

Доброй ночи!.. Засни.
Ночи тайные гости боятся росы заревой,
До луны не вернутся они…
Тихо спи, освещенная розовой утра зарей.

Ритмическое построение строф также отличается от сонета Мицкевича, в котором все выверено, гладко и правильно. Намеренная неправильность, ежестрочные изменения ритма – Григорьев словно записывает собственную кардиограмму, движения своего сердца.

Восьмое стихотворение, «Ветер душен, ветер воет», - совершенно особенное. Интонация обращения к любимой, объяснения и выражения своих чувств исчезает. Вместо этого рисуется картина серого дня. Отказ в любви видится смертью возлюбленной:

Нет! навек сомкнула вежды,
Навсегда нема…
Навсегда! и нет надежды
Мне сойти с ума!

В действительности Леонида Яковлевна в конце 1853 года сдает экзамены и получает звание домашней учительницы. Она поступает в семью Н.Г.Фролова в качестве подруги-учительницы его дочерей. Материальное положение Визардов резко ухудшается. Семью после смерти отца возглавляет старший сын Владимир, он же содержит всю семью на жалованье чиновника. В 1855 году Леонида теряет место учительницы, и ее определяют гувернанткой в Казань, к знакомым Владимира.

Девятое стихотворение - «Надежду!» - тихим повторили эхом…» (1857) – перевод из третьей главы поэмы «Конрад Валленрод» Адама Мицкевича. Если прежние отголоски поэзии Мицкевича в творчестве Григорьева только навеяны его стихами, то «Надежду!» - настоящий перевод.

«Надежды!» - тихим отзывчивым эхом
лес и долины вокруг отвечали.
Дикий Конрад разражается смехом:
«Надежды! Зачем они здесь прозвучали?
Что мне в той песне? Трое счастливых
Было вас, дочери молодые,
Первой ты замуж пошла из красивых;
Горе вам, горе, цветы полевые!
Гад притаился у вашего сада, -
Где он прополз, извиваясь и жаля,
Травы засохли. Цветы увяли,
Желты, как брюхо проползшего гада!..
(перевод Н.Асеева)

Григорьев переводит эти строки так:

«Надежду!» - тихим повторили эхом
брега, моря, дубравы… и не прежде
Конрад очнулся. «Где я? – с диким смехом
Воскликнул он. – Здесь слышно о надежде!
Но что же песня?.. Помню без того я
Твое, дитя, счастливое былое…
Три дочери у матери вас было,
Тебе судьба так многое сулила…
Но горе к вам, цветы долины, близко:
В роскошный сад змея уже проникла,
И все, чего коснулась грудью склизкой,
Трава ль, цветы ль – роса и прелесть сада, -
Все высохло, поблекло и поникло,
И замерло, как от дыханья хлада…

Романтизм стихотворного цикла «Борьба» - в самой циклизации, объединении нескольких стихотворений в «лирический роман». Цикл «Борьба» - не единственный, посвященный Леониде Визард. В 1857 году на страницах «Библиотеки для чтения» появляется цикл «Титании» - 7 сонетов, объединенных одной темой. Подобные циклы есть у Фета, К.Павловой, Майкова, А.К.Толстого.

Кульминация «Борьбы» - два «цыганских» стихотворения: «О, говори хоть ты со мной…» и знаменитая «Цыганская венгерка».

Итак, Леонида должна уехать в Казань. Но судьба решает иначе. В 1856 году Леонида выходит замуж за помещика, офицера в отставке Михаила Владыкина.
Владыкин – сын двоюродной сестры Белинского. Увлеченный театрал, сам драматург. Его пьеса «Купец-лабазник, или Выгодная женитьба» была даже запрещена для постановки в Москве генерал-губернатором Закревским.

В дом Визардов его привел Сеченов. Как и многие другие, Владыкин был влюблен в Леониду Яковлевну. Признаться в своих чувствах его побудили вести о близком отъезде Леониды. Через год после помолвки состоялась свадьба.

Отчаяние Григорьева не имеет предела, даже несмотря на то, что он не мог надеяться на взаимность – получить развод было практически невозможно, да и Леонида Яковлевна никогда не отвечала на его чувства. Вероятно, именно тогда он и создает свой шедевр – «Цыганскую венгерку». В своем очерке «беседы с Иваном Ивановичем…», он говорит о самом себе в третьем лице: «Стихи его – это какие-то клочки живого мяса, вырванного прямо с кровью из живого тела». Об этом же и последние слова «Цыганской венгерки»: «Чтобы сердце поскорей/Лопнуло от муки!» Блок называл «цыганские стихи» Григорьева «единственными в своем роде перлами русской лирики».

Григорьев хорошо знал цыганский быт. В рассказе «Великий трагик» он говорит о себе, снова в третьем лице: «Для него, четверть жизни проведшего с цыганскими хорами, знавшего их все, от знаменитых хоров Марьиной рощи и до диких таборов, кочующих иногда около Москвы, за Серпуховскою заставою, нарочно выучившегося говорить по-цыгански до того, что он мог безопасно ходить в эти таборы и быть там принимаемым как истинный «романэ чаво» - для него это была одна из любимых тем разговоров». Естественно, что жизнь, быт и сердечный склад цыган был понятен и близок страстной натуре Григорьева.

Автором музыки называют музыканта Ивана Васильева, ученика Ильи Соколова, друга многих литераторов. Григорьев и сам хорошо играл на гитаре; возможно, именно под влиянием цыган он переходит от рояля к гитаре.

Последние четыре стихотворения – развязка цикла, они спокойны, почти равнодушны, в них уже нет надежд и даже мысленного соединения с возлюбленной. Выйдя замуж, она словно ушла в другой мир. «Будь счастлива… Забудь о том, что было…» - этим он как бы проводит между собой и Леонидой черту, которую уже невозможно переступить. В следующем стихотворении отчетливо передается состояние автора:

Но мольбы и стоны тщетны:
С неба синего сверкая,
Звезды хладно-безответны,
Безответна ночь глухая.

Предпоследнее стихотворение написано, как считают исследователи, в связи со свадьбой Леониды Визард. «Благословение да будет над тобою…» говорит он, и продолжает эту тему в последнем, восемнадцатом стихотворении, где его любимая и ангел, и звезда – то есть, и недоступна, непостижима, и далека, холодна и равнодушна. И как далек этот образ от того, который рисуется в первых стихотворениях цикла! Действительно, «Борьба» - настоящий лирический роман, со своей динамикой, развитием образов, изменением личности лирического героя (и автора!).

Дальнейшая судьба Леониды Визард сложилась интересно. Некоторое время она довольствовалась ролью жены – предводителя дворянства, драматурга, актера Малого театра. Но в тридцатилетнем возрасте она отправляется за границу, в Бернский университет, где получает медицинское образование, защищает диссертацию , возвращается в Москву, занимается частной врачебной практикой, пользуется уважением. Но довольно рано у нее находят рак, и в 58 лет, по воспоминаниям Сеченова, «умерла героем».

Но благодаря ей (хотя и не ее воле) у нас есть эта бесценная лирическая история любви, история борьбы и поражения.

Вопросы по теме.

1. Объясните смысл названия цикла стихотворений Аполлона Григорьева «Борьба».

2. Выпишите первые строчки из всех стихотворений цикла. По этим строчкам попробуйте придумать историю лирического героя «Борьбы».

3. Как вы понимаете слова и выражения:

допотопный;
цвет и запах эпохи;
цветная истина;
мертворожденное произведение?

4. Стихотворение Аполлона Григорьева «Элегия 3» начинается строкой: «Только тому я раб, над чем безгранично владею». Как называется прием, использованный автором?

5. Найдите и выпишите образы героини («светлый серафим»).

6. Аполлон Григорьев говорит о счастье в горе, о «безумном счастье страдания». На ваш взгляд, возможно ли (естественно ли) такое состояние? Кто из русских поэтов до Григорьева…?

7. В рукописи стихотворному циклу «Борьба» предшествовал подзаголовок «лирический роман». Можно ли назвать эти стихотворения лирическим романом. Почему?

8. Л.Я.Визард хранила посвященное ей стихотворение Григорьева:

За Вами я слежу давно
С горячим, искренним участьем,
И верю: будет Вам дано
Не многим ведомое счастье.
Лишь сохраните, я молю,
Всю чистоту души прекрасной
И взгляд на жизнь простой и ясный,
Все то, за что я Вас люблю!

Где могло быть написано такое стихотворение? Какую культуру оно вызывает в памяти?