Я – ярко выраженный учитель-конструктивист. Именно поэтому я всегда чувствовала себя в школе белой вороной. Большинство учителей – сознательно или будучи поставленными в такие условия – в прямом смысле слова, учат, «дают материал», длительно отслеживает отклонения от данного ими образца. В 1 классе настраивают на МЦКО, с 5 – на ОГЭ, с 10 – на ЕГЭ. Таким образом, со сдачей экзаменов процесс обучения как бы заканчивается, после сдачи ЕГЭ зона ответственности учителя как будто заканчивается.

Мне при этом всегда казалось, что жизнь, умение мыслить, степень порядочности, вне зависимости от возраста, - это постоянный экзамен для учителя. Для меня всегда важнее всего было, чтобы ученик научился делать собственный выбор. К этому я стремилась подвести своих учеников, любым своим действием доказать им, что их путь – не только течение обстоятельств, но и результат свободного выбора.

Например, больше 10 лет назад из одной строчки одного сочинения родился большой проект. Поскольку я учитель-словесник, я считаю, что дети должны обязательно писать на уроках – хотя бы по 5-10 минут, и на любую, даже сиюминутно рожденную тему. При этом я говорила им, что сочинение может претендовать на высокую оценку, если в нем есть хотя бы одна редкая, оригинально выраженная фраза. Можно написать 10 томов ни о чем, а можно – 2 строчки, которые станут и летучим вдохновением, и прочнейшим фундаментом.

Итак, шел урок литературы в 6 классе. Обсуждали «Последний дюйм» Олдриджа. Как всегда, обсуждение быстро перешло в жанр спора. И тут поднял руку Эрик. И сказал следующее:

– Я тут подумал… Мысль пришла… Возможно, жизнь – это спасение от смерти?

Все замерли. Думая, как выйти из пике затянувшейся паузы, я брякнула:
– Эрик! Ты сам-то понял, что сказал?

И тишина взорвалась. Оказалось, что поняли все (кроме меня).

И началось, и поехало… О жизни, о смерти, о страхе, о любви, о вечности, о космосе, о дружбе, о загадках, о Боге, о словах, о природе. О том, почему все так и для чего все это. О понятном и непостижимом. О верности и обиде. О радости и о грустных маленьких человечках. О том, как бывало плохо и о том, как все будет хорошо. «Больше всего на свете мы хотим, чтобы нас обняли и сказали, что все будет хорошо» (Т.Капоте).

Дальше все пошло само, как бы без явного руководства учителя. Точнее, руководство сводилось к организации проекта и поддержанию интереса к нему.

Я подумала: зачем придумывать темы для этюдов, исходя, опять же, из собственных идей о необходимости, если вот она, настоящая необходимость, высказанная «снизу», непридуманная? Тут же сложилась и схема проекта: для начала я задала тему, которую так чеканно, законченно высказал Эрик («Я думаю о том, что, возможно, жизнь – это спасение от смерти»); затем *в каждом полученном сочинении я находила отчетливо написанную фразу, по сути, формулировку, которая, к тому же, могла бы продолжить начатый ход рассуждений; ученикам предлагался список, состоящий из таких фраз; каждый выбирал по две, и так, простым голосованием, выбиралась тема для нового этюда*. Повторить от * до *.

Таким образом, первым правилом проекта стало уважение к другому, к написанному другим. Диалог:

- Я не знаю, какую тему выбрать.

- Почему? Найди, которая тебе ближе.

- Здесь моей нет.
-А. Понятно. Хорошо. А если бы я не предложила выбрать, а просто дала бы тему, которую необходимо было бы раскрыть – ты ведь стал бы писать и ни звука по этому поводу не возразил бы. Из уважения к учителю, вероятно. Так давай учиться уважать тех, кто не имеет над тобой власти.

Один соглашается, что легче для него было бы не выбирать, взять предложенное. Для другого же возможность выбора уже является интригой.

Опять же, придется задуматься, почему в его сочинении не нашлось ни одного соответствующего условиям работы предложения. Он начинает понимать: чтобы фраза стала темой, она должна быть грамотно построенной с точки зрения и грамматики, и корректности, она должна быть лаконичной и точной по высказыванию. Это ведет к навыку формулирования своих мыслей, к их четкому изложению, к определенности своего выбора.

Здесь, правда, есть опасность.

Гоша. Я не знаю, что написать по этой теме.

Я. Но ведь именно ты написал эти слова.

Гоша. Написать-то написал, а сейчас не знаю, что сказать.

Действительно, можно вдруг, нипочему, написать красивую фразу и не лукавить при этом, но не вложить в нее настоящего, продуманного смысла. То есть, пишущий и говорящий в любом случае несет ответственность за написанное – сказанное - подуманное.

Написано, лежит в архиве, но осталась потребность в размышлении на небытовые, не привязанные к минуте, темы, тем более, если это – размышление в компании сверстников.

Можно прочитать свое сочинение в классе, можно этого не делать. Но в любом случае остается ощущение не-одиночества; даже более того – ощущение, что ты не одинок в своем одиночестве. То есть, в первую очередь, это выплеск таимой эмоции в письменной форме, аналогично дневнику. Разница в том, что это размышление имеет берега, оно чуть-чуть, но направлено; пишущий не захвачен стихией, но учится ею управлять.

Итак, потребность очевидна. Теперь об опасности.

Не стоит ли подождать? Вот, будет им 14-15-16… Но, в чем парадокс: по опыту, у старшеклассников, безусловно, сохраняется и нарастает потребность в объективном поиске, в рассуждении на «глубокие» темы, но при этом практически утрачивается легкость, естественность, свойственные 9-12летним. Чем старше они становятся, тем более бытовым, личностно ориентированным, эгоистичным становится склад их мысли. Само по себе и это неплохо, но оно удаляет нас от собственно рассуждения-размышления-поиска и создает привычку к переписыванию. Грубо говоря, сердце как бы сужается, начинает себя прятать.

Поэтому важно поймать момент соединения позитивных обстоятельств, грубо говоря, помочь детям вовремя сформулировать те вещи, на которые у них потом может не быть времени. Чуть-чуть дальше, и они начнут прятаться за словом, выдавать форму за смысл, нащупают некие общие правила. На этом пути их глубокие, личные, оригинальные переживания будут не передаваться в слове, но изображаться неким знаком. Точнее, они найдут закон там, где, по сути, нет закона. Я говорю о слове. Не о беззаконии, конечно, но о независимости.

И, вот, что еще важно: в этом опыте нет таких категорий, как потеря, отказ, прощание. Вещи и слова воспринимаются без усталости от них, как новые. «Будет», «Может быть», «Я буду» – идет процесс (если это можно назвать процессом) утверждения жизни. Мне-то ведь, например, при перечислении принципов отношения к ученикам пришло в голову, прежде всего, «не»: не испортить, не исказить. Хотя взрослый и мужественный принцип «не навреди» давно уже должен был смениться (как сменяются все времена: времена года, жизни и т.д.) детским принципом «помоги». Так сложнее, это требует большего внимания и ответственности, но, раз уж мы завели общий разговор о том, что горит и болит у всех нас, значит, мы уже не чужие друг другу. Значит, мы имеем право на «помоги».

Со времени этого проекта (хотя это не был проект в точном понимании этого слова) прошло больше 10 лет. Школа изменилась. Изменились ученики. Изменилась вся образовательная система и, как следствие, роль учителя. Современный мир требует от учителя, чтобы он исповедовал конструктивистский подход к обучению, а учитель все больше застывает в рамках направляемого обучения, чувствуя себя в нем вполне комфортно. Во всяком случае, свой функционал он выполняет. А если так, зачем искать чего-то большего?

Такая позиция ни хороша, ни плоха, она не осуждается. Но мне – не близка. Потому что мне всегда казалось, что школа существует для просто для учеников, а для конкретного ученика. И этот ученик – человек своего времени. Поэтому методы и технологии обучения должны отвечать целям этого времени. И учитель должен постоянно меняться – как личность, как направляющий старший, как сотрудник.